— Нет такового актера, который не грезил бы пробудиться известным. Скажите, на что вы готовы пойти ради понравившейся роли?
— Мне кажется — на все (смеется). Я имею в виду — остричься — не неувязка. Поменять собственный физический вид — лишь за. Ходить на особые занятия, тренировки, поэтому что герой должен обладать нужным навыком, — дайте две, я запишусь первым. В этом же весь кайф — изменяться, находить внутри себя грани, которые еще не известны. Мне нравится это — развиваться, учить все новое. Наверняка, конкретно потому я беру тренировки по огневой сценической подготовке, фехтованию, экстремальному вождению на льду и вождению эндуро-мотоцикла, уроки вокала, саксофона, фортепиано, степа, британского. И этот перечень можно продолжать до бесконечности. Так же, если мой агент Гордана Милевчич пишет мне, что нужно срочно записать пробы, я отменяю все свои дела и пишу пробы, до того момента, пока мы с ней и с ее командой не придем к варианту, за который мы все дружно проголосуем «за». Просто к ролям мечты нужно быть готовым, поэтому что никогда не знаешь когда это произойдет.
— Чью методологию применяете в собственной актерской профессии?
— Ну естественно же Романа Григорьевича Виктюка, так как я вырос и обучался на его. Это те познания, которые первыми я начал усваивать уже осознано. Система Виктюка — она какая-то неповторимая, ее видно сходу, но при всем этом она не опровергает взаимоденческого базиса, как в способе Станиславского, а напротив трансформирует его в себя. Сам Роман Григорьевич гласил, что способ Константина Сергеевича в русское время извратили, употребляли не так, как он его вначале задумывал. Это роскошно описано у него в книжке «Небо». Но не считая той школы, которую мне отдал Виктюк, я интегрирую внутри себя и много различных остальных техник, поэтому что тот стиль — стиль Виктюка — роскошен для сцены, перформансов и остальных проявлений конкретно театра, поэтического, музыкального, пластического, того, где широчайшие проявления души и тела не будут смотреться гиперболистично. Но это только на мой личный взор. Влияет и сама постановка, ее жанр, режиссер и много остальных причин. Я и на сцене не ограничиваюсь лишь одним наборов инструментов. У Вадима Демчога есть своя наинтереснейшая и супер-полезная система. И нередко бывает, что через одну структуру приходишь к иной и напротив. А вот для кино, где требуется иная стилистика работы, наиболее маленькая, гиперреалистичная, я открываю иной инструментарий, тот которому учусь на разный тренингах по работе с камерой. Но почаще всего случается так, что я «открываю» все «коробки с инструментами» и их уже соединяю меж собой. На данный момент мне необходимо это, а в последующей сцене либо даже реплике нужно работать по другому, потому я возьму вот этот инструмент. И чем больше и обширнее инструментарий — тем легче работается, потому я никогда не отказываю для себя в том, чтоб выяснить что-то новое, изучить новейшие способы и системы.
Кадр из кинофильм "На Луне"Фото: личный архив
— Какие чувства испытали, когда вас позвал в свое кино Егор Кончаловский?
— Я страшно беспокоился на пробах, но Егор Андреевич роскошный режиссер, он работает во время отбора с тобой так, будто бы тебя уже взяли, и вы занимаетесь незапятнанным творчеством без всех этих условностей. А еще он красивый партнер — так соучастлив, что я забывал, что он режиссер. Складывалось чувство, что мы на площадке и играем сцену, как настоящие партнеры. Когда мне позвонили уже с новостью, что я утвержден — это была какая-то безудержная удовлетворенность, и полное чувство, что так и обязано было быть. Я признателен, что у меня есть опыт работы с прелестной командой экспертов, куда охото возвратиться и повторить. Нет, даже создать еще круче!
— Как ведете себя рядом с именитыми актерами, режиссерами?
— С огромным почтением и возможностью конкретного учения. Но на площадке самое основное — это чувство партнерства. И если что-то мешает — это мешает работе. Не понимаю, мне видимо подфартило, у меня нет этого тремора завышенной значимости, что ли, не понимаю, как именовать, но я надеюсь, вы меня сообразили. Оно у меня просто отсутствует.
К примеру, не так давно я был на съемках в Киеве телесериала «В плену у прошедшего» режиссера Александра Мохова. Во-1-х, сам Александр — специалист величайшего полета и с ним работа была — сплошная удовлетворенность творчества. Так к тому же моими партнерами были Инга Оболдина, Эммануил Гедеонович Виторган, Петар Зекавица, Инна Коляда, Алина Гросу и почти все остальные роскошные артисты. Но любой из нас осознавал, что мы все делаем общее дело, и вся эта мишура волнений просто не нужна, повторюсь, она мешает. Буквально так же мой учитель Роман Виктюк, два раза народный артист, и он не мог терпеть эту «социальную дистанцию». Он и со своими студентами, и со своими артистами работал как с собой, для него все равны.
— Каких партнеров предпочитаете? Какие нравятся, какие просто выводят из себя и почему?
— Гибких и проницательных. Которые лицезреют ситуацию «в общем», которые могут реагировать тут и на данный момент. А такие артисты, которые повторяют точь-в-точь свою партию, чтоб не вышло, которые не желают слушать и слышать режиссеров, партнеров и место, гнут свою линию — вот с ними мне тяжелее всего. Мы же живы. И да, я понимаю, что артист должен повторить поставленный набросок в точности, но здесь возникает таковая история — это может казаться искусственным, посторонним, выглядящим ошибочно, неживым. Потому аспекты важны, они должны быть, и это микроскопичное, либо нет, изменение обязано отражаться в партнере. Наверное конкретно потому выкристаллизовалась моя авторская система воркшопов «я/театр», которая содержит в себе работу с телом, местом и партнером. Поэтому что отыскать общий язык за очень куцее время, уметь чутко реагировать и вести взаимодействие — это самое принципиальное в театре и кино. А к этому недозволено придти сходу. Сначала необходимо вывести свое тело из «автопилота», научиться включать все ресурсы собственного инструмента, осознавать, «где и что лежит». Позже принципиально выстроить отношения с местом, уметь его воскрешать и отвечать самому на свои же импульсы. Осознавать изнутри, снаружи композиционные структуры. И лишь позже можно гласить о содействии с иным, так же неповторимым артистичным «я», у которого своя манера поведения, собственный почерк и стиль работы. Принципиально, чтоб у всех были всепригодные инструменты взаимодействия, вне зависимости от техник, способов и школ. Просто данная тема так широкая, что в один вопросец она буквально не поместиться.
— Бывало, что у вас случались трудности на съемках в кино либо во время подготовки спектаклей?
— Да, по сути они есть постоянно. Помню, снимали малометражный кинофильм «Слышать», режиссер Антон Шебанов, и одна смена у нас была на крыше строения. В зимнюю пору. На набережной. Ночкой, в стршный мороз. Вприбавок началась метель. А у нас элегантный кибер-панк, ни о каких шубах и валенках речи быть не может. Играться что-либо совершенно тяжело, не шевелятся губки, не работают пальцы, и в подсознании вертелось лишь одно: выжить и добраться до тепла. Но это классика жанра. Все с сиим сталкиваются. А бывают технические трудности, когда есть лишь один шанс создать дубль и для тебя недозволено облажаться, поэтому что 2-ой пробы нет, и ты будешь ответственный за этот косяк. Это морально давит, начинаешь беспокоиться. В театре, к примеру, одну сцену можно ставить и репетировать недельки две. И это тоже морально тяжело, мозг уже не соображает какому рисунку роли нужно следовать, поэтому что их тыщи, и это преобразуется в духовную пытку. Либо во время постановки мюзикла — любой денек по 10 часов репетиции, которые требуют твоего физического максимума. Ведь все это время ты танцуешь и поешь нон-стоп. И так в протяжении 2-ух месяцев. Любой денек. У меня бывали случаи, когда тело так сдавало, что до выхода на сцену я мазал ноги особыми кремами и вкалывал обезболивающие. Но это все сопутствующие издержки. К ним привыкаешь. Это становиться частью жизни, и каждую сложность превращаешь в челендж на проверку себя. И когда ты сделал это, одолел самого себя — это одно из самых потрясающих эмоций.
Мюзикл "Стиляги"Фото: личный архив
— Что вам театр?
— Бескрайнее творческое поле реализаций. Энергообмен. Портал в иной мир. Земля абсолютной условности так, что в нее начинают веровать все присутствующие. Акт волшебства. Пособие по саморазвитию. То пространство, где можно отыскать ответ на хоть какой вопросец и куда безрассудно охото ворачиваться. В летнюю пору, когда театры были закрыты, я понял внутри себя безудержное желание выйти на сцену и сыграть какой-либо сложнейший драматический спектакль. Это то, без чего же я не могу представить свою жизнь. Любой выход на сцену — это откровение. И до этого всего, наверняка, себе. То пространство, где ты впрямую подключаешься ко вселенной.
— Делаете огромную разницу меж съемочной площадкой и подмостками?
— Эта разница есть. Да, и она неизбежна. Различные подходы существования в кадре и на сцене. Во время спектакля ты как бронепоезд — разгоняешься и тебя позже не приостановить, это единое целое, бесшовное полотно. И ты должен провести зрителей через вновь сделанный мир совместно с собой, чтоб на два часа они запамятовали о мире за стенками зала. В кино же работа артиста различается. Да, во время просмотра кинофильма должны вызываться те же чувства, что и во время просмотра спектакля. Но изнанка производства совершенно иная. Маленькими колоритными вспышками складывается эта структура. И нередко в нехронологическом порядке. Это недозволено терять из вида. Финишные сцены должны быть посильнее начала, и, основное, не потеряться во всем этом спутанном порядке съемочного плана. У меня для этого постоянно расписана особая «карта персонажа». А еще на съемочной площадке нужно уметь прыгать с места в карьер — вот ты сидишь, пьешь чай с печеньками, повторяешь текст, либо общаешься с сотрудниками, и здесь, хоп — тебя зовут и через пару минут ты уже убиваешь Офелию, либо Дездемону, либо себя. Ну грубо говоря. А при всем этом еще саму сцену в локации разводят незадолго до самой съемки, и короткосрочная память обязана владеть большим потенциалом уяснить все задания режиссера, все технические аспекты, и здесь же их повторить в точности, да к тому же на том же градусе. Во время съемки дубля нет такового, к огорчению, что все с завороженным взором его глядят. Работа за кадром не прекращается ни на один миг — ставится свет к последующей сцене, прокладываются провода, расставляется обед, а тот, у кого наконец есть минута передохнуть — залипает в телефон. И это все страшно отвлекает, нет данной соучастности как в театре, когда все глядят за движением твоей руки, и ничего другого на этот момент ни для кого не существует, и ты испытываешь несусветную энергию в этот момент.
— Что нравится больше?
— Не могу сказать. Театр для меня весьма знакомая и родная структура, где я понимаю почти все потайные ходы. В нем я купаюсь, как рыба в воде. Кино же для меня еще не так изученный мир. И его охото постигать и постигать. Потому мне страшно любопытно и то, и другое. Это как мультислойный смачный пирог, который охото есть полностью, а не выедать отдельные его элементы.
Фото: личный архив
— Какие планы на зимние каникулы?
— На сами празднички я буду в Москве, но если поступит предложение съемки в экспедиции — с наслаждением за него возьмусь. А пока буду далее развивать свою систему воркшопов «я/театр» и работать над собой. А если мыслить глобально — то целей на весь год у меня целый перечень. Но не понимаю пока, как все успеть (смеется).
— Где встречали Новейший год? Как? С кем?
— Дома, в семейном кругу.
— Как это происходило обычно, еще в доковидовские времена?
— Не поверите, но буквально так же. Я особо нетусовочный человек, не люблю все эти дискотеки и звучные места. Для меня увлекательнее и ценнее посидеть за чашечкой смачного чая либо какао, вести достойные внимания дискуссии, играться в настольные игры с друзьями.
Фото: личный архив
— Верите в Деда Мороза?
— Естественно же! Как без этого?! Веровать в чудеса постоянно нужно. Это база детскости. Недозволено убивать собственного внутреннего малыша, лишь холить и лелеять. По другому можно перевоплотиться в био оболочку и все. Тем наиболее артист — должен быть ребенком всю свою жизнь. Детство — вот что принципиально, и что мы должны пронести через всю жизнь. Так гласил мой Учитель — Роман Виктюк, и я с ним на сто процентов согласен.
Источник: